Запад рассчитывает, что вводимые им санкции простимулируют страны к смене власти, изменению характера внутренней и внешней политики, а также разрушат их хозяйственные связи и экономику. Однако в реальности режим ограничений лишь подталкивает «заблокированные» государства вплотную заняться собственной внутренней жизнью и извлечь максимальную выгоду из создавшегося положения. Один из актуальных примеров — Иран, который не просто адаптировался к санкциям, но и продемонстрировал, как за их счет можно стать страной-лидером автопрома и IT-индустрии на Ближнем Востоке.
Автопром как драйвер экономического развития
Иран живет под санкциями уже более сорока лет — с того момента, как в 1979 году после Исламской революции антиамерикански настроенные силы страны захватили в заложники дипломатов США. В течение уже почти полувека страны Запада оказывают на Тегеран экономическое и политическое давление, однако за это время Ирану удалось не просто приспособиться к новым реалиям, но заметно нарастить свой потенциал, в частности, в критически важном для развития государства секторе промышленности.
Во многом именно санкционные меры стали эффективным толчком, приведшим к тому, что в последнее время особенное внимание уделяется диверсификации иранской экономики: ограничения на продажу нефти привели к развитию таких отраслей, как точное машиностроение, атомная промышленность, автомобильное машиностроение, ракетно-космическая промышленность, а также нанотехнологии, медицина и информационные технологии. В результате к середине 2010-х Иран был признан страной с наиболее стремительно развивающейся наукой в мире и одним из лидеров в области телекоммуникаций.
С 2006 по 2012 год — в пик режима «калечащих санкций» США и ЕС против Исламской республики — автомобильная промышленность страны стала одной из наиболее эффективных и успешных отраслей экономики. Причем как с точки зрения создания самодостаточного национального и ориентированного на экспорт потенциала, так и в плане привлечения иностранных инвестиций и реализации совместных проектов с ведущими мировыми автопроизводителями.
В 2009-2011 годах Иран занимал первое место на Ближнем Востоке по производству автомобильной продукции и 12-е место в мировом рейтинге автопроизводителей. К середине 2009 года совокупный ежегодный экспорт иранских автомобилей оценивался в $1 млрд, а к 2011 году доля автомобильной промышленности страны в общем объеме ВВП составляла около 3,5%, к 2016 году этот показатель увеличился до 10% ВВП.
Наиболее известные компании на иранском авторынке с долей около 40% — Saipa и Iran Khodro, причем последняя является крупнейшим автопроизводителем на всем Среднем и Ближнем Востоке. Традиционные экспортные рынки автопрома Ирана включают ОАЭ, Китай, Азербайджан, Египет, Сирию, Ирак, Алжир, Судан, Венесуэлу, Пакистан, Камерун, Гану и Сенегал.
Как свидетельство бурного развития иранского автомобилестроения в столице Ирана с 2017 года проводится ежегодный Международный автосалон Tehran Auto Show, в Тегеране и других крупных городах страны —Мешхеде, Тебризе, Ширазе и проч. — систематически организуются международные выставки автомобилей и автозапчастей.
Доказательством успеха иранского автопрома является также создание собственного электромобиля. В марте 2022 года компания KSJ Motors представила электромобиль Oxygen, который локализован на 80% — только 20% компонентов для электромобиля куплено за рубежом. Серийное производство Oxygen начнется уже в мае этого года, за первые девять месяцев KSJ Motors намерена выпустить 1 тыс. машин, а к 2024 году планирует нарастить объем производства до 10 тыс. штук в год. Электромобилем уже заинтересовались власти Сенегала, которые заявили о готовности закупить партию Oxygen.
Импортозамещение в ИТ-секторе
Идея Ирана как гордой и уверенной в себе нации, которая способна самостоятельно позаботиться о своих потребностях и готова противостоять постороннему давлению, стала широко известна еще в начале XX века. Сегодня Иран продолжает воплощать эту концепцию, применяя ее уже в совершенно новых условиях быстрого развития интернет-технологий.
Так, на фоне санкций в Иране появился собственный аналог интернета — National Information Network, а также местные аналоги популярных западных сервисов: вместо YouTube — Aparat, вместо Facebook — Cloob, вместо eBay — Esam. Кроме того, в ответ на блокировку App Store и запрета на скачивание многих продуктов в Google Play в стране появился аналог иностранных магазинов приложений — платформа Cafe Bazaar.
Разработанная в 2011 году, Cafe Bazaar на сегодняшний день является третьим крупнейшим рынком игр на Ближнем Востоке и 30-м в мире с объемом $475 млн за год; с платформой сотрудничают более 20 тыс. разработчиков со всех континентов. Ближний Восток, где живет около 500 млн человек, считается самым быстрорастущим игровым рынком мира: за год с февраля 2020 года время, которое тратят жители на мобильные игры, увеличилось на 24%, а количество загрузок — на 28%.
Именно это открыло перед Cafe Bazaar безграничные возможности. В 2020 году платформа преодолела отметку в 45 млн пользователей, 6,6 млн из которых ежедневно пользуются приложением. Главные клиенты Cafe Bazaar — ближневосточные геймеры, которые могут найти в электронном магазине более 18 тыс. игр.
Вопреки санкциями Cafe Bazaar сумела привлечь иностранные инвестиции. В 2018 г. нидерландская компания International Internet Investment Coöperatief (IIIC) приобрела 10% материнской компании Cafe Bazaar — Hezardastan Holdings. А за год до этого IIIC инвестировала в другой иранский стартап — интернет-магазин Digikala, заплатив $100 млн за долю в 21%.
Развитию местных IT-стартапов способствовал ЦБ Ирана, который ввел и активно рекламировал оплату коммунальных услуг онлайн. Благодаря этому население приучилось к платежам в интернете и охотно стало заказывать по сети товары и услуги. По данным компании Edoramedia, в 2016 году 5% иранцев совершали покупки онлайн каждый день, 16% — не реже раза в неделю, а 39% — как минимум раз в месяц.
Наряду с автопромом, нефтехимической промышленностью и электроэнергией IT-сектор стал локомотивом развития иранской экономики. Такая эффективная реакция на внешнее давление, к слову, не обусловлена географической и политической спецификой Ирана — его местонахождением в центре Азии или важной ролью в мусульманском мире. Похожие примеры оздоровления государственной экономики западными санкциями можно найти практически во всех частях света, включая Европу.
Белорусский опыт
Так, аналогичная ситуация наблюдается в Белоруссии, где санкционная политика Запада усугубляется с 1996 года: пропорционально давлению в последнее время растут успехи страны в новых сферах развития. Например, в структуре ВВП Беларуси IT-сектор сегодня занимает уже 7,5% и продолжает оставаться одним из драйверов роста экономики наряду с промышленностью. Как отметил президент Белоруссии Александр Лукашенко, «санкционный период — это время возможностей».
Число новых резидентов Парка высоких технологий (ПВТ) в Белоруссии характеризует основные тенденции на внутреннем рынке IT: экспорт технологических решений ПВТ за девять месяцев 2021 года превысил $2,3 млрд, что на 25% выше аналогичного периода 2020 года (когда был введен наиболее жесткий пакет санкций). Основными потребителями продуктов компаний-резидентов ПВТ являются США, Европа и Россия.
Самой громкой сделкой 2021 года стало приобретение шведской компанией Embracer Group белорусского разработчика мобильных игр Easybrain. Цена сделки — $640 млн в день сделки плюс до $125 млн при достижении финансовых показателей в течение шести лет. Кроме того, в 2021 году одна из крупнейших соцсетей в мире Pinterest приобрела белорусский стартап по созданию и редактированию видео Vochi.
Культурный феномен
Еще одно последствие санкций против Ирана, которое не могли предсказать западные политики, — это расцвет культурного развития страны, которая на фоне внешнего давления перешла на качественно другой экзистенциальный уровень. За счет искусства иранцы переосмыслили собственную роль в мире и в очередной раз доказали известное персидское положение о том, что остальной мир нуждается в Иране больше, чем Иран нуждается в остальном мире.
Пережив многолетний кризис после революции 1979 года, иранский кинематограф уже в 1990-2000-е годы привлек внимание всего мира на международных фестивалях: кино режиссеров Исламской республики отличалось богатством поэзии, живописными образами и реалистическими сюжетами на грани репортажа. «Иранская вторая волна» стала брендом мирового кинематографа, заметно повлиявшим на современный киноязык во всех жанрах от документалистики до хоррора.
«Этот новый гуманистический эстетический язык, определяемый индивидуальной и национальной идентичностью кинематографистов, а не силами глобализма, поддерживает сильный творческий диалог не только на родине, но и со зрителями по всему миру», — говорила эксперт в области современного ближневосточного искусства Роуз Исса.
Иран подал миру уникальный пример кинематографа из исламского государства, который говорит не с позиций религиозной пропаганды, а голосом человека, для которого все происходящее в стране является не более чем обыденностью. Режиссер Аббас Киаростами в 1997 году удостоился «Золотой пальмовой ветви» Каннского фестиваля — за экзистенциальную драму «Вкус вишни». Мировое признание получили также его фильм «Крупный план» (1990) и работы других иранских режиссеров: «Миг невинности» (1996) Мохсена Махмальбафа, «Круг» (1999) Джафара Панахи, «Персеполис» (2007) Маржан Сатрапи и Венсан Паронно.
В 2017 году фильм «Коммивояжер» иранского режиссера Асгара Фархади получил премию «Оскар» как лучший фильм на иностранном языке, в 2011 году той же награды удостоился и его фильм «Разлука».
Многолетние жесткие санкции практически не повлияли на качество жизни иранцев, особенно культурной. Это признает даже сотрудник New York Times голландец Томас Эрдбринк, который пишет, что в ответ на западное давление в Тегеране открываются новые рестораны, а в театры каждый вечер приходят тысячи зрителей, хотя билет стоит $16.
